Стихи казачьих поэтов
От авторов учебного пособия: В
данном разделе учебного пособия публикуются стихи, ранее в нашей стране не издававшиеся. В казачьем рассеянии, как теперь принято
говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов. Из
Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде
всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея
Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского
и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев,
Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков.
Никола́й Никола́евич Турове́ров, (1899 — 1972) — донской казак,
казачий поэт «первой волны» эмиграции.
Закончил Каменское
реальное училище,
когда началась Первая
мировая война. После ускоренного выпуска Новочеркасского военного
училища был зачислен в Лейб-гвардии
Атаманский полк с которым участвовал в боях Первой мировой войны. После
развала фронта вернулся на Дон,
и сражался с большевиками
вплоть до врангелевской
эвакуации из Крыма.
Участник «Степного похода».
Был четырежды ранен, дослужился до чина
подъесаула. После лагеря
на острове Лемнос работал лесорубом в Сербии, грузчиком во Франции. Во время Второй мировой войны
воевал с немцами в Африке в
составе 1-го кавалерийского полка Французского
Иностранного легиона, которому посвятил цикл «Легион». Вернувшись в Париж, работал в банке. Создал
музей Лейб-гвардии Атаманского полка, «Кружок казаков-литераторов». Первая
книга «Путь» вышла в 1928 году.
Автор сборников под названием «Стихи» (1937, 1939, 1942, 1965).
Казаков казачки
проводили,
Казаки простились с
Тихим Доном.
Разве мы — их дети —
позабыли,
Как гудел набат
тревожным звоном?
Казаки скакали, тесно
стремя ,
Прижимая к стремени
соседа.
Разве не казалась в
это время
Неизбежной близкая
победа?
О, незабываемое лето!
Разве не тюрьмой была станица
Для меня и бедных малолеток,
Опоздавших вовремя родиться
Покидал я родную станицу…
Покидал я родную станицу
На войну уходя, наконец.
На шипы подковал кобылицу,
У моста наш станичный кузнец.
По иному звенели подковы,
И казачки глядели мне вслед,
И станица казалася новой
Атаманцу семнадцати лет.
Казаки, расставаясь, не плачут,
Не встречают разлуку в слезах.
Что же слезы внезапные значат,
На веселых отцовских глазах?
Почему материнские руки,
Так дрожат, холодея, как лед?
Иль меня уже смерть на поруки
Забрала и назад не вернет?
Ах, отцовские горькие думы! В
полумертвом спокойствии мать!
Я в свои переметные сумы,
Положил карандаш и тетрадь.
Это ты – еще детская муза –
Уезжала со мною в поход.
И, не чувствуя лишнего груза,
Кобылица рванулась в намет.
Не выдаст моя кобылица.
Не выдаст моя кобылица.
Не лопнет подпруга седла.
Дымится в Задонье, курится
Седая февральская мгла.
Встает за могилой могила.
Темнеет калмыцкая твердь,
И где-то правее - Корнилов,
В метелях идущий на смерть.
Запомним, запомним до гроба
Жестокую юность свою,
Дымящийся гребень сугроба,
Победу и гибель в бою,
Тоску безысходную гона,
Тревоги в морозных ночах
Да блеск тускловатый погона
На хрупких, на детских плечах.
Мы отдали все, что имели,
Тебе, восемнадцатый год,
Твоей азиатской метели
Степной - за Россию – поход.
Было их с урядником тринадцать…
Было их с урядником тринадцать
— Молодых безусых казаков.
Полк ушел. Куда теперь деваться,
Средь оледенелых берегов?
Стынут люди, кони тоже стынут,
Веет смертью из морских пучин...
Но шепнул Господь на ухо Сыну:
Что глядишь, Мой Милосердный Сын?
Сын тогда простер над ними ризу,
А под ризой белоснежный мех,
И все гуще, все крупнее книзу,
Закружился над разъездом снег
Ветер стих. Повеяло покоем.
И, доверясь голубым снегам,
Весь разъезд добрался конным строем,
Без потери к райским берегам.
Нас было мало…(из позмы « Перекоп»)
Нас было мало, слишком мало.
От вражьих толп темнела даль;
Но твердым блеском засверкала
Из ножен вынутая сталь.
Последних пламенных порывов
Была исполнена душа,
В железном грохоте разрывов
Вскипали воды Сиваша.
И ждали все, внимая знаку,
И подан был знакомый знак…
Полк шел в последнюю атаку,
Венчая путь своих атак.
Забыть ли, как на снеге сбитом
В последний раз рубил казак,
Как под размашистым копытом
Звенел промерзлый солончак,
И как минутная победа
Швырнула нас через окоп,
И храп коней, и крик соседа,
И кровью залитый сугроб?
Но нас ли помнила Европа,
И кто в нас верил, кто нас знал,
Когда над валом Перекопа
Орды вставал девятый вал?
Я знаю, не будет иначе,
Я знаю, не будет иначе,
Всему свой черед и пора.
Не вскрикнет никто, не заплачет,
Когда постучусь у двора.
Чужая на выгоне хата,
Бурьян на упавшем плетне,
Да отблеск степного заката
Застывший в убогом окне.
И скажет негромко и сухо,
Что здесь мне нельзя ночевать,
В лохмотьях босая старуха,
Меня не узнавшая мать.
Уходили мы из
Крыма
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня;
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо -
Покраснела чуть вода...
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
Помню горечь соленого
ветра…
Помню горечь соленого ветра
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра,
Уходила в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина переполненных палуб,
Напряглась, как натянутый лук,
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Черной пропастью мне показалась,
За бортом голубая вода.
Казак
Ты такой ли, как и прежде, богомольный
В чужедальней басурманской стороне?
Так ли дышишь весело и вольно,
Как дышал когда-то на войне?
Не боишься голода и стужи,
Дружишь с нищетою золотой,
С каждым человеком дружишь,
Оказавшимся поблизости с тобой.
Отдаешь последнюю рубаху,
Крест нательный даришь бедняку,
Не колеблясь, не жалея — с маху,
Как и подобает казаку.
Так ли ты пируешь до рассвета,
И в любви такой же озорной,
Разорительный, разбойный, но при
этом
Нераздельный, целомудренно скупой.
Товарищ
Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет,
О страшных днях бессмысленного зла.
Нет, не мученьями, страданьями и кровью –
Утратою горчайшей из утрат –
Мы расплатились братскою любовью,
С тобой, с тобой, мой незнакомый брат.
С тобой, мой враг, под кличкою "товарищ",
Встречались мы, наверное, не раз.
Меня Господь спасал среди пожарищ,
Да и тебя Господь не там ли спас?
Обоих нас блюла рука Господня,
Когда, почуяв смертную тоску,
Я, весь в крови, ронял свои поводья,
А ты, в крови, склонялся на луку.
Тогда с тобой мы что-то проглядели,
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
Не для того ль мы оба уцелели,
Чтоб вместе за Отчизну умереть?
Азов
Эту землю снова и снова
Поливала горячая кровь.
Ты стояла на башне Азова
Меж встречающих смерть казаков.
И на ранней заре, средь тумана,
Как молитва звучали слова:
За Христа, за святого Ивана,
За казачий престол Покрова,
За свободу родную, как ветер,
За простую степную любовь,
И за всех православных на свете,
И за свой прародительский кров.
Не смолкало церковное пенье;
Бушевал за спиною пожар;
Со стены ты кидала каменья
В недалеких уже янычар.
И хлестала кипящей смолою,
Обжигаясь сама и крича...
Дикий ветер гулял над тобою
И по-братски касался плеча:
За святого Ивана, за волю,
За казачью любовь навсегда!..
Отступала, бежала по полю
И тонула на взморье орда.
Точно пьяная ты оглянулась, -
Твой сосед был уродлив и груб;
Но ты смело губами коснулась
Его черных, запекшихся губ.
Николай Васильевич Альникин – родился
30 ноября/12 декабря 1898г. в станице
Цымлянская Донской области, умер 28 марта 1987г. в Ницце, похоронен на кладбище
Кокад. Инженер-геолог, казачий
поэт. Учился на горном отделении
Новочеркасского политехнического института. Участник Гражданской войны.
В 1920 эвакуировался в Турцию, затем жил в
Болгарии. Сотрудничал в софийских газетах «Казачье слово» и «Казачьи думы». В
1922 приехал во Францию. Работал на сахарном заводе (департамент Сомм)
чернорабочим. Прослушал курс высшей алгебры в парижской школе «Alliance
Française», окончил естественный факультет Парижского университета, Институт
прикладной геологии при университете в Нанси (департамент Мёрт и Мозель). В
1929 переехал в Марокко, работал главным инженером-экспертом в Обществе
французской рудничной и металлургической промышленности. Публиковался в
пражских и парижских казачьих изданиях. Литературный псевдоним Борис Незлобин.
Выпустил в Париже сборники стихов «Рифмованные кончики» (1960) и «Сполох»
(1961).
МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ
Мы не изменники Руси на нас клевещут:
Мы в жертву Родине отдали, что
могли;
Любовью нежной к ней у нас сердца
трепещут...
Но вот уходим мы теперь на край
земли...
Чтоб пламенно любить её и там, родную,
Свободу обретём, коль счастье не
нашли...
Её мы выстрадали здесь за Русь
святую,
Уходим, пожелайте нам счастливого
пути...
Оставшиеся братья также вскоре
За нами двинутся по нашим же
следам...
Ведь мир велик, в безбрежном мировом
просторе
Найдется уголок пристанище всем
нам!..
И всюду будем ждать заветного мгновенья,
Когда потребует к себе Отчизна нас.
На зов ея мы двинемся без
замедленья...
Счастливый путь! Прощайте, братья! В
добрый час!..
Алексей Ачаир (настоящая
фамилия Алексей Алексеевич Грызов) – родился 05.09 1896г. – умер
16.121960г. Похороне в Омске – казачий
поэт.
Алексей Алексеевич Грызов
(Ачаир) родился в семье казачьего полковника в Омске в 1896 , окончил Кадетский
корпус с золотой медалью и поступил в Сельскохозяйственную и лесную Академию,
окончить которую помешала революция. Он стал участником Белого движения в
Сибири. Эмигрировал в октябре 1922 в Харбин. Ачаир постоянно писал стихи и
издавал их, в частности, в журналах «Рубеж» и «Луч Азии», от случая к
случаю в парижской и пражской периодике.
Был также главным редактором харбинской литературной газеты «Чураевка». В
сентябре 1945 Ачаир был принудительно репатриирован в Советский Союз. Он провёл
10 лет в ГУЛАГе (Воркута), 3 года в ссылке на севере Красноярского края, а
после освобождения жил в Новосибирске, работал в школе.
Реки казачьи
Эх, река ты моя дорогая,
Золотая моя Уссури!
И страна ты казачья – без края
От зари и до новой зари.
Что, мой гордый Амур, опечален?
Нет тебя многоводней реки.
Жди, уж скоро с рассветом причалим
На стругах мы – твои казаки.
Скоро жизнь закипит за Байкалом,
Не горюй, не тоскуй, Селенга!
Шлем с чужбины и старым и малым
Мы горячий привет казака.
А за этим приветом горячим
Вы увидите желтый лампас.
Золотые вы, реки казачьи,
Казаками вскормившие нас!
Мы живали в суровой Неметчине…
Мы живали в суровой Неметчине,
Нам знаком и Алжир, и Сиам;
Мы ходили по дикой Туретчине
И по льдистым Небесным Горам.
Нам близки и Памир, и Америка,
И Багдад, и Лионский залив.
Наш казак у восточного берега
Упирался в Дежневский пролив.
Легче птиц и оленей проворнее,
Рассыпаясь по тысячам мест,
Доходил до границ Калифорнии
Одинокий казачий разъезд...
И теперь, когда чёрные веянья
Разметали в щепы корабли, —
Снова двинулись в страны рассеянья
Мы от милой чумазой земли...
На плантациях, фермах, на фабриках, —
Где ни встать, ни согнуться, ни
лечь, —
В Аргентинах, Канадах и Африках
Раздаётся казачая речь...
...В академиях, в школах, на улицах, —
Вспоминая Кавказ и Сибирь, —
Каждый Русский трепещет и хмурится,
Развевая печальную быль...
Не сломала судьба нас, не выгнула,
Хоть пригнула до самой земли.
И за то, что нас Родина выгнала, —
Мы по свету её разнесли.
Роман Михайлович Самарин (1911 – 1974). Профессор МГУ, всемирно известный
литературовед, доктор филологических наук. С 1947г. – зав. кафедрой истории
зарубежных литератур филфака МГУ, одновременно заведующий отделом зарубежных
литератур Института мировой литературы АН СССР. В компартии не состоял.
Противостоял «космополитизму» в советском литературоведении. Декан
филологического факультета МГУ в 1956 – 1961.
Был лишен должности за написание
данного стихотворения.
Ты, выкорчёванное
начисто,
Ты, изведённое под
корень,
Былое Русское
Казачество –
Незаживающее горе.
И память о тебе
всезнайками
Заплёвана теперь по
брови:
Корят казачьими
нагайками,
Не помня о казачьей
крови.
Да, пусть тебе землёю
плачено,
И тем гордилось ты по
праву,
Но сколько же тебя
потрачено
За триста лет
Российской славы.
Побеги Дуба
Запорожского –
Ветвилось ты, с
врагами споря,
От моря тёплого
волошского,
До жёлтого лихого
моря.
Каймило степь станицей
русскою,
Песками шло, текло рекою,
Яицкое и Оренбургское,
Донское, Волжское,
Терское,
По всем границам
барсом порскало,
Звенело дерзкой
русской речью
Уральское и
Черноморское,
Кубанское и Семиречье.
Цвело лампасом, шашкой
лязгало,
Папаху набекрень
носило –
Амурское и
Забайкальское,
И сколько вас ещё там
было.
Тот шёл в тебя, кому
ни в пахари,
Ни в толстосумы, ни в
юроды –
За то и жаловали
плахами
Тебя паны и воеводы.
Кто песню пропоёт
печальную
О гибели хмельной и
зряшной?
В столетья книгу
поминальную
Кто занесёт твой
жребий страшный?
И вам, потомкам, не
припомнится ль
При споре с Братом
Желтолицым
Та, Богом посланная,
конница,
Которая не
возвратится...
Для улучшения предлагаемых услуг на сайте используются cookies. Это информация только о Вашем посещении сайта. Личной и персональной информации не собирается и не храниться.
Если Вы используете этот сайт, то Вы даете согласие на использование cookies. Вы можете от этого отказаться. Для этого настройте соответствующим образом Ваш браузер.